Евгений Дикий: «Локально Антарктиду загадили меньше всего, но глобальное загрязнение здесь очень заметно»

Сейчас в DataArt продолжается программа Eco Weeks, запустив которую, мы заинтересовались жизнью Антарктики и полярных станций разных стран. Отправили несколько вопросов в Национальный антарктический научный центр Украины, а в итоге записали большое интервью с его директором Евгением Диким и Еленой Марушевской, которая отвечает за внешние коммуникации центра! О Пластикожуе и компосте для полярной теплицы, советских китобоях и туристических лайнерах, старом добром дизеле, глобальном потеплении и новых экологических исследованиях.

— Сейчас весь мусор из Антарктиды нужно вывозить на другие материки?

Евгений Дикий: В ходе последней пересменки, помимо всего прочего, забрали полный трюм мусора на утилизацию. А вообще новый подход к обращению с отходами входит в программу модернизации станции «Академик Вернадский». Мы сейчас внедряем новые экологические подходы, а заодно выгребаем то, что накопилось за время, когда вложений в станцию не делалось. Возможно, мы в ближайшем будущем станем первой станцией в Антарктиде с собственной переработкой пластика прямо на месте.

Елена Марушевская: У нас есть идея по переработке пластика под кодовым названием «Пластикожуй», которую не удалось реализовать в этом году из-за пандемии и связанных с ней ограничений. Но вообще для проекта, который осуществляется при помощи компании Кока-Кола в Украине, все готово, осталось довести оборудование до станции. Сам Пластикожуй — это такой мультяшный герой, который занимается переработкой пластика. Если точнее — твердого пластика с маркировкой “2” или HDPE, из которого делают крышки и непрозрачные флаконы для бытовой химии. Отходы из этого материала мы собираемся дробить прямо на станции и делать из них сувениры. Все это устроено довольно просто: дробленный пластик засыпается в аппарат, внешне похожий на кофеварку, в котором находятся формочки и откуда выпадает, например, красивый в разводах брелок.

Макет одного из сувениров, которые на украинской станции «Академик Вернадский» планируют производить из твердого пластика, начиная со следующего года

Основной смысл, конечно, в том, чтобы вообще не вывозить пластик на утилизацию, а дать ему новую жизнь тут же на месте. Забрать его уже на память смогут туристы — это сократит объем мусора на станции и позволит им не искать, что бы прихватить с собой на память со станции.

Наш проект — часть международной инициативы Precious Plastic. Это такая альтернативная программа переработки мусора, в которой используется очень простое оборудование. Нечто вроде на мясорубки плюс нечто вроде микроволновки позволяют делать из собранного пластика новые классные вещи.

Что касается ПЭТ, его мы тоже планируем дробить и в таком виде уже продавать в порту. Т. е. не платить за его утилизацию, как сейчас, а самим получать за него деньги.

Е. Д.: С органическими отходами история тоже по-своему занимательная, но немного грустная. Дело в том, что органику с кухни до недавнего времени утилизировали очень простым способом — скармливали чайкам-поморникам. И птицы привыкли, что в определенное время им достаются объедки. Если в какой-то день повар их вовремя не выбрасывал, один особенно наглый поморник стучал клювом в окно: «Ребята, вы чего, обед!» Но на самом деле, это грубое нарушение — делать так в Антарктиде категорически нельзя, и эту практику мы, конечно, свернули. Мы не имеем права вмешиваться в жизнь местной фауны, прикармливая птиц. Поморников жалко, но им придется отвыкать: протокол об охране окружающей среды не оставляет выбора.

Южнополярный поморник. Фото со страницы Национального антарктического научного центра Украины в Facebook

Но если чаек больше не кормим, то куда девать объедки? Пока самая креативная идея — перерабатывать их на компост в специальных мини-бродилках. Тем более, мы в любом случае собираемся построить на станции нечто вроде небольшой теплички или оранжереи. Это как раз соответствует Договору об Антарктике, при условии, что грунт будет полностью закрытым и никаких семян или удобрений не попадет во внешнюю среду. Первый такой эксперимент провели немецкие коллеги, на их станции «Ноймайер» теплица уже работает. Вполне логично использовать в качестве компоста свою же переработанную органику со станции.

Е. М.: Добавлю, что такие ведра-бродилки мы уже закупили и пока тестируем их у себя дома. Процесс брожения действительно идет, наружу ничего не вылезает, запаха нет. Такие ЭМ-контейнеры с бактериальной культурой внутри довольно широко сейчас используются для компостирования внутри квартиры. Мы и подумали, поскольку станция «Академик Вернадский» — в сущности тоже одна большая квартира, из которой еще и ничего нельзя выносить, они должны там сработать. Температура на станции такая же, как и дома. Но нам еще нужно подготовить место, куда уже готовый грунт высыпать. А что там выращивать, повар уже давно придумал: и лук, и петрушку — свежие витамины!

— Вообще присутствие человека в Антарктиде заметно?

Е. Д.: Человек — такой фактор, который становится заметным везде, где появляется. Но, конечно, Антарктиде повезло гораздо больше, чем любому другому континенту. Начнем с того, что в этом году мы только 200 лет отмечали с открытия континента. Для сравнения, самой последней до Антарктиды заселялась Южная Америка — это примерно 11 000 лет назад. Все остальные континенты к тому моменту уже были плотно заселены. Так что в силу времени — 200 лет против 11 000 — это наименее загаженный человеком континент. Опять же, плотность популяции тут просто прекрасная: в летний период еще вопрос, как туристов считать, но если брать только население станций, летом это до 4000 человек на весь континент, а в зимний период там остается меньше 2000 человек.

Но и в Антарктиде человек тоже успел нагадить, причем очень конкретно нагадить. Особенно активно этим занимались наши с вами земляки — т. е. Советский Союз. В частности, отдельная мрачная страница истории — советские китобойные флотилии. Одна называлась «Слава», другая — «Советская Украина», базировались они в Одессе, ходили в Южный океан каждое лето с 1948 по 1987 годы. И хотя, скажем, японцы и норвежцы очень хорошо приложились к популяции китов, советские китобои нагробили их больше, чем все остальные вместе взятые! И если вы будете когда-то на русской станции «Беллинсгаузен», увидите рядом с ней кучу громадных ржавых топливных баков — здесь была база снабжения китобойных флотилий. Дизель для кораблей там хранился тысячами тонн, а теперь они медленно превращаются в ландшафт, напоминая до сих пор об этой истории.

За время активного промысла в ХХ веке общая численность синих китов в мире сократилась с 215 тысяч (минимальная оценка, называют и другие, вплоть до 350 тысяч) до 11-12 тысяч. Фото: Национальный антарктический научный центр Украины

В чем Антарктиде, надо сказать, бешено повезло — это протокол, который запрещает использование недр, который пока действует до 2048 года (Мадридский протокол). Если мы вспомним, какой процент загрязнения дает именно разработка недр в любой из наших стран, сможем представить, насколько чище там, где вообще ничего добывать нельзя.

По большому счету, что сейчас человек оставляет в Антарктиде? Ну, органические отходы, понятное дело. Тут есть норматив: если население станции не более 30 человек, их разрешается просто сбрасывать в море, без очистки. Если больше, сточные воды уже надо как-то очищать. У нас в этом плане тонкий нюанс: мы как раз на грани. Дело в том, что зимой у нас на «Академике Вернадском» 12 человек, а вот летом бывает, что и чуть больше 30. Когда приезжает сезонный летний отряд, то в принципе, бывает иногда под 40. Поэтому мы задумываемся о том, что канализацию нам тоже пора чистить. Хотя, если бы речь шла только об органике, то по сравнению с пингвинами и тюленями на нашем же острове, это настолько смехотворный объем, что и говорить не о чем. Но, есть одно отличие — тюлени не используют моющие средства и стиральный порошок, а полярники используют! Вот в этом дополнении поверхностно-активных веществ и заключается реальный вред от канализационных сливов.

Задача здесь нетривиальная, потому что большинство методов биологической очистки рассчитано на достаточно высокие температуры. Микробиологические процессы в холоде замедляются. Мы сейчас ищем решение, но на больших станциях с постоянным населением человек в 50 и больше уже стоят очистные установки.

Фото: Национальный антарктический научный центр Украины

Далее есть бытовой мусор. Но сейчас очень строгие нормы, которые требуют его полностью вывозить на утилизацию, и они в целом соблюдается. Раньше была неприятная практика, когда суда, только выйдя за 60-й градус, т. е. за пределы зоны действия Договора об Антарктике, все отходы попросту сбрасывали в море. Восточная Европа точно этим грешила, но сейчас это считается варварством уже абсолютно всеми. Мы сейчас в ходе модернизации станции вывозим уже не только то, что копится за сезон, но и пытаемся разгрести старые завалы. В этом году очень много почистили, забили полный трюм: для сравнения, счет за утилизацию мусора в чилийском порту Пунта-Аренос в этом году — в 3 раза больше, чем в прошлом.

— Что именно успело скопиться? «Академик Вернадский» — в прошлом британская станция?

Е. Д.: Да, это бывшая британская станция «Фарадей», одна из очень старых, она вообще была основана в 1947 году. Правда, с тех пор осталась только точка на карте и один домик, имеющий статус музея, «Вурди Хауз», те же здания которыми мы пользуемся, построены в 1970-х. Кстати, это как раз одна из двух станций, где была открыта озоновая дыра. Вся большая международная движуха по сохранению озонового слоя началась именно с того, что британские физики на «Фарадее» и «Халли» заметили, что с озоновым слоем что-то не то. Мы теперь эту вахту приняли, озон у нас измеряется каждые три часа вне зависимости от погоды.

Возвращаясь к мусору, британцы ничего такого нам не оставили. Хотя кое-что из оборудования, переданного нам в 1990-х, успело за эти годы превратиться в отходы. Но станцию 25 лет назад они передали чистенькую, как куколка. Накопиться успело много старого оборудования — все-таки бытовой мусор вывозили каждый год, а вот тяжелое железо не всегда. В частности, сейчас на утилизацию пошли старые моторные лодки и снегоходы, которые занимали очень много места и не подлежали восстановлению. Кроме такого тяжелого металлического мусора, каждый год собираются десятки бочек с отработкой от дизель-генераторов, и того, что соскребается со стенок при чистке топливного бака. В этом году мы вывозим 60 бочек.

Украинская антарктическая станция «Академик Вернадский» расположена на острове Галиндез Аргентинского архипелага, вблизи Антарктического полуострова

— Можно ли сказать, что украинским полярникам повезло, что не нужно заниматься отходами еще советскими?

Е. Д.: Честно говоря, я вообще считаю день, когда Россия отказала Украине в передаче одной из советских антарктических станций, очень счастливым. Наше правительство обращалось к российскому в 1992-м — просило от одной до двух из 12 станций на основании того, что строили их все-таки все вместе. Но Россия была категорически против, что в итоге обернулось удачей. Да, три года мы промучались без своей станции, зато потом получили британскую, построенную по принципиально иным стандартам. Помните, как в «Хоббите» у Толкина? «Нора была хоббичья, а значит — благоустроенная». Такую хоббичью станцию британцы Украине и отдали.

С учетом того, сколько лет Украина ее эксплуатировала, не вкладываясь в ее ремонт, думаю, советская станция до сегодняшнего дня просто не дожила бы. Бывшему «Фарадею» хватило запаса прочности — собственно модернизацию станции начал только два года назад. Считайте: 23 года с момента передачи, плюс британцы же нам ее отдавали не сразу после ремонта. Реально многим системам было уже лет по 40! Но они выдержали, а дизеля, например, 1980-го года, до сих пор дорабатывают. Вот в следующем году заменим их наконец.

Здания, которые украинская экспедиция использует сейчас, построена британцами в 1970-х

— Глобальные антропогенные изменения в Антарктиде заметны особенно сильно?

Е. Д.: Загадили меньше — это касается только локального загрязнения, глобальное загрязнение здесь очень заметно. Начнем с глобального потепления, от которого страдают, прежде всего, полярные регионы: Антарктика здесь идет сразу после Арктики. Например, на нашей станции за время наблюдений среднегодовая температура выросла на 3⁰ С. Тоже, казалось бы, что такое 3⁰ С? У нас с вами в течение дня температурные колебания больше бывают. Но если мы говорим о среднегодовом значении, то разница получается, примерно как между Киевом и Петербургом. И такое потепление произошло в Антарктиде на глазах одного поколения!

Думаю, вы более или менее регулярно видите в сети сообщения об отколовшихся айсбергах размером с пол-штата Нью-Йорк или, скажем, с пол-Голландии. Но это же гауссиана: если в конце кривой там такие крупные айсберги, то по середке остаются миллионы мелких, которые никто не отслеживает, но они все равно куда-то плывут. В Антарктиде это, кстати не только видно, но и слышно. Там же очень тихо. Если только ты не возле дизеля стоишь, то никаких фоновых шумов, к которым мы привыкли в обычной жизни, просто нет. Т. е. ты слышишь только звук ветра или какое-то отдаленное копошение каких-нибудь божьих тварей. И вдруг посреди этого как пушка: ба-бах! Это очередной кусок льда откололся, упал и уплыл. И такое происходит каждые несколько часов.

Фото: Национальный антарктический научный центр Украины

Насчет загрязнений мы с прошлого года совместно с чехами запустили интересную программу исследований. Ставим разработанные в Чехии специальные коллекторы, которые, если по-простому, впитывают, как губка, стойкие органические загрязнители из океанской воды. Прямо на станции собранный материал не прозондируешь, его замораживают и везут в Европу на обработку.

Е. М.: Собственно, у этих исследований есть два направления: с чехами — как раз фильтрация воды, и ее анализ, а со словаками — исследование того, что накапливается в разных живых существах по всей планете. Начиная от бобров и заканчивая страусами и пингвинами. Мы сдали на анализ образцы морских звезд и рыб, теперь планируем передать пробы яиц пингвинов. Получается достаточно неожиданно: даже на таком удалении от цивилизации в организмах накапливаются соединения, искусственно синтезированные человеком. Они попадают в глобальную циркуляцию и не разложившимися доходят даже в Антарктику.

Скорее всего, это значит, что их нужно выводить из оборота. На уровне Европейского Союза создано Европейское химическое агентство (ECHA), которое должно рассматривать такие данные и формулировать ограничения для промышленности. У нас, кстати, был уже один успех. Мы параллельно работаем по Черному морю и нашли там один пестицид, который не разлагается, как уверял производитель, а накапливается рыбах и дельфинах. Эта информация стала основанием для того, чтобы этот препарат все-таки запретить, заменив его другим видом.

Е. Д.: Еще один из глобальных загрязнителей, который в Антарктике только начали изучать, но уже на 100 % известно, что он там есть — продукт разрушения всех пластиковых бутылок. К сожалению, большинство видов пластика не разлагаемы биологически, но механически они дробятся. Когда бутылки выносит в океан, они постепенно измельчаются до фракций такого размера, что какой-нибудь рачок не в состоянии отличить кусочки пластика от водорослей, которыми питается. В итоге криль антарктический начинает дохнуть с голода при переполненных желудках, потому что они просто заполнены пластиком вместо нормальной еды. Для Антарктиды это пока только начинает изучаться, а в других районах океана, уже, к сожалению, показано, что проблема серьезная. И опять же, Антарктида при всем своем туризме и полярных станциях и близко не дает такого количество пластика — его однозначно приносит течениями.

— Кстати, туристов в Антарктиде много?

Е. Д.: До коронавирусного кризиса рынок туристических услуг в Антарктиде рос на 15-20 % в год, наверное, с такой скорость может расти разве что IT-сфера. На нашей станции с ее зимним населением в 12 человек за прошлое лето, за туристический сезон, побывало около 5000 туристов. Это значит, что были они и на «Беллинсгаузене», который севернее, т. е. ближе к источнику туризма. Т. е. по сравнению с полярниками туристов очень много. Причем туризм развивается по двум направлениям: экстремальный, на яхтах под парусом, и «классический» — с круизными лайнерами, которые берут и по 200, и по 500 пассажиров. Но все это это касается только одного кусочка — района Антарктического полуострова, поскольку в остальные точки любая поездка уже эксклюзивная и очень дорогая. Вглубь континента добираются единицы, может, иногда десятки человек за год, но не больше.

Hanseatic Inspiration — одно из трех экспедиционных судов серии Hanseatic. Их особенность — большие обзорные палубы, суда активно используются для круизов в Антарктиду. Фото: hl-cruises.com

Три месяца в году присутствие человека ощущаешь именно в виде круизных лайнеров. И туризм уже становится реальным экологическим фактором. Сейчас речь идет о том, чтоб его регулировать, в частности, четко определять маршруты для групп. Хорошо, что большинство туристических компаний участвуют в Ассоциации антарктического туризма, которая и сама разрабатывает довольно строгие экологические нормативы. Поскольку там не было стадии дикого туризма, он сразу начинался высокотехнологично и с большими инвестициями, то и правила сразу довольно культурные устанавливали.

— Энергетика пока полностью дизельная?

Е. Д.: Пока все на дизеле. К большому моему сожалению, так сложилось исторически — на момент, когда станция строилась, альтернативу вообще не рассматривали. Сейчас нам бы хотелось это изменить, но дело оказалось очень непростым. Антарктида достаточно большая и то, что мы себе часто представляем: летом -30, зимой -80, этакий Марс — относится к центральным районам материка. Там, где расположены российская станция «Восток» или американская «Амундсен—Скотт», действительно жуткие температуры, зато почти абсолютная сухость — практически идеальные условия для ветровой энергетики. Почти весь год там равномерные ветра, которые как бы скатываются по ледовому куполу от полюса в сторону побережья. Там есть тренд на установку ветряков. Некоторые станции, построенные в XXI веке, вообще zero-emission, первой такой была бельгийская «Принцесса Элизабет». Новые проекты, которые я видел, тоже рассчитаны на это. Старые станции пока только частично заменяют старый добрый дизель на возобновляемые источники энергии, главный из которых — солнце. Полгода оно, конечно, не работает, но в оставшуюся половину солнечные панели очень даже себя оправдывают.

Но если мы берем наш кусок Антарктиды, так называемую Maritime Antarctic — Морскую Антарктику — то видим гораздо более мягкий климат. Температурный рекорд у нас -46, но вообще обычно зимой мороз держится в районе -30, а летом температура вообще плавает вокруг нуля в диапазоне от -5 до +5. Но с другой стороны, здесь почти стопроцентная влажность и 270 дней в году идет либо снег, либо мокрый снег, либо снег с дождем. Ветра при этом от полного штиля до 40 м/с. А большинство ветряков рассчитано на работу в довольно узком диапазоне. Если ветер усиливается, они просто останавливаются, потому что иначе их сорвет. Поэтому я боюсь, что полный переход на альтернативку нам сделать вообще не удастся. Но сэкономить 20-30 % топлива мы бы очень хотели — это уже было бы вкладом в борьбу с выбросами. Надеемся на солнечные панели, по нашим прикидкам, летом они как раз примерно 30 % экономии способны обеспечить. Но этот проект пока на стадии расчетов.