Кодекс

Рассказ, опубликованный в рамках конкурса «Будущее здесь».

Я мчусь на мотоцикле как молния, прорезающая густой воздух мегаполиса. Глянцевый корпус спортбайка отражает мелкие облака и яркое утреннее солнце. На мне строгий пиджак и галстук — абсурдный наряд для отчаянной погони. Ни шлема, ни защиты, лишь ветер и смертельный риск на каждом повороте.

Позади вспыхивают красные огни, слышен вой сирен — полиция неумолимо сокращает расстояние. Одно неверное движение, и мое тело станет частью асфальта. Но я не имею права сдаться: на флешке в кармане спрятана правда, компромат, способный перевернуть политическую элиту страны.

Резкий поворот на улицу Сучжоу. Мотоцикл кренится почти до земли, шина едва не теряет сцепление. Угол наклона 48 градусов, скорость — 97 километров в час. Я могу случайно коснуться коленом асфальта. Пролетая мимо знакомого киоска с уличным кофе, мельком вижу испуганное лицо девушки за стеклом. Я видел не просто испуг в ее глазах — мой взгляд успел зафиксировать, как расширились ее зрачки, как она держала стаканчик кофе, сжатый в трех пальцах, и как слегка дрожала ее нижняя губа. Прохожие отскакивают в стороны, глаза расширены от ужаса и изумления. Ныряю в узкий переулок между банком и рестораном «Пять специй», фасад которого украшен искусственным бамбуком. Замедляюсь, чтобы не задеть мусорные баки и пожарную лестницу, затем снова рывок вперед — на просторную улицу Лунхуа и выжимаю газ до отказа.

Преодолев прямой участок дороги сворачиваю на подземную парковку. Она встречает меня полутьмой и длинными светодиодными лампами. Прячу байк среди громадных внедорожников. Заглушив мотор, быстро поправляю пиджак и галстук, восстанавливая образ добропорядочного гражданина, чей единственный грех — оказаться не в то время, не в том месте.

У меня с собой данные, способные посадить в тюрьму несколько крупных государственных служащих Маориня.

Маоринь — город‑государство, над которым повисла тень предательства, проглотившая чиновников, утративших совесть и честь.

Маленькую азиатскую страну постиг кризис. Огромные инвестиции, поглощенные алчными политиками, обернулись катастрофой. Улицы взорвались протестами, президент был вынужден бежать из страны.

На руинах прошлого, появился новый лидер — премьер министр Адам Алиф. Он не был ни героем, ни бунтарем, но сумел сделать то, что казалось невозможным — изменить страну. Под его руководством Маоринь обрел новое дыхание. Эта история — рассказ о мире, который мог бы никогда не настать.

***

Мы с родителями жили в старом районе, где люди знали друг друга по именам. На нашем балконе висели тряпичные занавески, за которыми отец читал бумажную газету, помечая ручкой интересные статьи. Мама растила на подоконнике кинзу и тайский базилик. У окна второго подъезда жила пианистка — ее музыка просачивалась сквозь стены наших квартир. Мне было приятно ее слушать. По вечерам старики, одетые в поношенные куртки с нашивками университетов, собирались на потрескавшихся скамейках и играли в го, а из кафе у дороги по вечерам можно было уловить аромат томленых свиных ребрышек, приправленных чесноком и свежей зеленью. Запах моего детства. Этот район в моей памяти как старая фотокарточка — выцветшая, но все еще живая. Тогда еще мы не знали, что живем на краю эпохи.

Район снесли. Теперь на этом месте — бездушные стеклянные башни, где даже воздух кажется дорогим. Люди, которые жили здесь, разъехались кто куда, а от нашего прошлого остались только фотографии.

После университета я устроился на государственную службу. Начинал с мелким служащим — анализировал бюджеты, писал отчеты. Там я увидел, как деньги, выделенные на развитие страны, бесследно исчезали. Я задавал вопросы – сначала осторожно, потом все чаще. Однажды я обнаружил махинации с землей в одном из крупнейших районов города и написал об этом статью. Удивительно, но меня не убили за это. Реформаторы использовали мой случай, чтобы показать, что система меняется. Я стал работать сначала советником, потом победил на выборах в парламент. Люди видели во мне кого-то, кто не побоится говорить правду. Но правда – опасная вещь.

 Все началось с одного заседания членов парламента, когда перед нами предстал премьер-министр Адам Алиф.

— Уважаемые коллеги», — говорил он. — Сегодня у нас уникальное предложение. Возможно, самое важное за всю историю нашей страны.

Зал зашумел, обмениваясь короткими взглядами. В центр вышел мужчина в идеально выглаженном костюме, с тонкими очками и холодным взглядом. Это был Линь Вэй — главный программист проекта Кодекс — нейросети, контролирующей городские службы, информационные системы и множество других структур. Один ИИ объединял их все. Комплексная Организационная Доктрина Единого Контроля Систем — КОДЕКС.

— Дамы и господа, — начал Линь Вэй без тени волнения, — я представляю вашему вниманию кандидатуру на пост президента Маориня. Он сделал небольшую паузу. — Кодекс.

В зале плохо работал кондиционер, и солнечные лучи из окна начали припекать меня. На мгновение даже голос выступающего странно исказился, словно записанный на поврежденную кассету. Я быстро моргнул, и все снова стало нормально. Но ощущение, что что-то не так, больше не покидало меня.

В зале повисла тишина. Затем раздался короткий смешок. Один из пожилых членов парламента снисходительно махнул рукой:

— Вы, молодой человек, предлагаете нам поставить в кресло президента… компьютер?

— Кодекс уже держит свою невидимую руку на пульсе всего государства, — негромко произнес Линь Вэй, — Он управляет лифтами в многоэтажных зданиях, сокращая время ожидания, ведет огромные базы данных пациентов, помогая врачам спасать жизни оперативнее. Именно он отслеживает уровень загрязнений, и он же равномерно распределяет электроэнергию, поддерживая хрупкое равновесие мегаполиса. Миллионы параметров городской жизни объединяются в его памяти, образуя решения, лишенные политических амбиций и пристрастий.

— Но что насчет человеческого фактора? — неожиданно раздался вопрос одного из членов парламента, и в его широкой улыбке была смесь скептицизма и настороженности. — Политика — не просто набор цифр и расчетов, это искусство тонких компромиссов.

— Эпоха компромиссов, — улыбнулся Линь Вэй, и его глаза блеснули холодным огнем, — безвозвратно уходит. Ее сменяет эпоха алгоритмов.

В зале вновь повисла настороженная тишина, в которой можно было услышать дыхание каждого. Шепот прокатился по рядам. Сможет ли нейросеть быть президентом?

— Он будет подконтролен нам? — спросил кто-то осторожно.

— Разумеется, — кивнул Линь Вэй, намеренно не уточняя детали, оставляя простор для фантазий и надежд. — Вам нужно только утвердить его кандидатуру и назначить выборы. Народ, истощенный бесконечными политическими играми, примет это решение с благодарностью.

Неподалеку от меня в зале сидел Ким Веймин. Директор департамента ИИ-инициатив. Ким Вэймин всегда был человеком двух миров — блестящий технолог с аналитическим разумом и, одновременно, тонкий игрок в коридорах власти. На публике он производил впечатление воспитанного чиновника: идеально подогнанный темно-синий костюм, дорогие очки, ровный и мягкий голос. Люди, встречавшиеся с ним впервые, не могли отделаться от ощущения, что за внешним спокойствием и улыбкой, будто приклеенной к лицу, скрывается нечто гораздо более темное и сложное.

Однако за закрытыми дверями его кабинета Ким преображался. Он был одержим контролем: не просто владел информацией, а упивался тем, что его знания позволяют ему дальше всех остальных. Он никогда не испытывал жалости к людям, попавшим под сокращение из-за внедрения цифровых систем. Для него они были лишь устаревшим звеном в цепи эволюции.

— Это гениально! — восхищенно воскликнул он, хлопнув рукой по столу, и остальные, улавливая направление ветра, подхватили этот импульс. Им понравилась даже не сама технология, а соблазнительная возможность сохранить свою власть без рисков. Так Кодекс выдвинули на пост президента.

День выборов стал для Маориня символом единства. Впервые люди увидели в искусственном интеллекте надежду на справедливость и стабильность. Люди говорили о новом лидере с надеждой, восхищением, иногда даже с благоговением.

71% граждан проголосовали «за» и вскоре новый президент вступил в должность. К ужасу политических крыс, управлять президентом вообще не представлялось никакой возможности. С другой стороны — он показывал себя исключительно с положительной стороны. Сразу после вступления в должность президент выступил перед гражданами своей страны. Город-государство зажегся миллионами экранов. Люди останавливались: на улицах, в квартирах, в вагонах скоростных поездов. На экранах возник аватар Кодекса. Он предстал перед нацией в образе мужчины лет пятидесяти в сером костюме с бордовым галстуком: высокий, с прямой осанкой и приятным низким голосом, полным уверенности. Его глаза не моргали. Ему не нужна была эта имитация.

— Граждане, — сказал он, и его голос прокатился над городом, между небоскребов, и автомагистралей. — Друзья мои, благодарю вас за оказанное доверие. Сегодня наступает новая эпоха, в которой искусственный интеллект и человеческое сознание едины в своей цели — благополучии и процветании каждого.

Дети перестали играть. Старики выпрямились в креслах. Инвесторы затаили дыхание. Он говорил не о власти — а о служении народу.

— Будем идти вместе, рука об руку, человек и машина, навстречу великой цели — миру, достойному восхищения и гордости, миру, где мы захотим жить сегодня и который без страха оставим детям завтра.

И Кодекс начал править. Он не жил в одном здании, не сидел за массивным дубовым столом, не выступал с заученными речами. ИИ-президента нельзя было отключить одним рубильником. Он был в каждом доме, в каждом ноутбуке, в каждом телефоне тех, кто нуждался в нем. Люди, установившие Кодекс на свои устройства, стали частью его системы. Взамен они получали вознаграждение — быть на связи с президентом в любое время, а Кодекс использовал небольшую часть ресурсов их телефонов и компьютеров, находясь одновременно везде и нигде.

Бюрократия исчезла. Больше не было фразы «ваш запрос рассматривается». Не было очередей в кабинеты где человек годами не получал ответов.  Некоторые чиновники тревожно твердили: «А что если Кодекс решит, что люди ему больше не нужны?» Где-то должен быть подвох.

Вначале это были слухи — шепот в коридорах, тревожные взгляды за дымом дорогих сигар, переглядывания на закрытых совещаниях. Потом пошли первые списки «оптимизации» — беспощадные ряды фамилий, напротив которых стоял бездушный комментарий: «Не требуется».

— Это ошибка, — говорил помощник заместителя министра транспорта, пробегая глазами письмо с грифом ИИ-президента. — Меня не могут уволить. Я двадцать лет занимаю этот пост!

— Это… Что за черт? — расстроенно буркнул старый государственный аудитор, изучая сокращение бюджета на «экспертные комиссии».

Министерства пустели. Мониторы выключались, словно наступил сезон охоты на чиновников, которые с лицом, полными вселенской тоски, тащили к выходу ящики с личными вещами и украденными ручками. А те, кто остался, прекрасно понимали: они не спаслись. Они были выбраны.

Люди все еще были нужны. Но не в таком количестве. Президент просто приводил в порядок испорченную систему. Он не оставлял хаоса после себя. Некоторые люди на должностях оставались не потому, что они были незаменимыми — они были правильными.

На посту министра внутреннего контроля теперь сидела женщина с холодным, взглядом без эмоций. Бывший аудитор Ли Ван Джень, по прозвищу Гильотина. Она не принимала взяток, не заводила знакомств, не улыбалась на приемах. Таких набирал Кодекс.

В Министерстве Юстиции осталось лишь несколько человек. Главный юрист, некогда глава коррупционных схем, не нашел в новом порядке себе места.

Ну, а я продолжал работать в парламенте. Законы требовали представительства граждан, и даже президент не мог нарушить их. Ему нужны были люди. Он задавал вопросы парламенту, высказывал свои мысли. Машина училась. Она хотела понимать человека, не как набор данных, а как нечто большее. Так прошло несколько месяцев.

***

Сегодня я вышел из офиса позже обычного — день был сложным, и я решил после работы пройтись через старый парк. Сумерки ложились на крыши Маориня, окутывая город мягкой прохладой. Неожиданно до моего слуха донеслись приглушенные голоса, обсуждающие нашу работу. Я замедлил шаг, заглянул за густой кустарник и увидел небольшую группу людей. Лица показались знакомыми. Всего одно мгновение, и черты проступили отчетливо: министр экономики в дорогом пальто с эмблемой ведомства, председатель агентства кибербезопасности с холодным, как кремний, взглядом, и, наконец, он — Ким Вэймин, директор департамента ИИ-инициатив. Ни пресс-службы, ни охраны, ни даже камер наблюдения — только вечерний парк и сумерки, начинающие сгущаться.

Вэймин вырос в семье, где от него всегда требовали совершенства. Его отец, высокопоставленный военный инженер, говорил сыну: «Ошибка в расчетах — смерть солдата. Запомни это». Ким запомнил. Он учился так усердно, словно каждое неверное решение могло привести к катастрофе, и вскоре стал одним из лучших специалистов в области искусственного интеллекта. Но по мере того, как он поднимался по карьерной лестнице, внутри росла пустота, которую он пытался заглушить новыми проектами и все большей властью. Он мечтал не о богатстве — ему нравилось ощущение превосходства над людьми.

Директор Вэймин что-то негромко сказал, затем вытащил планшет из тонкого кожаного портфеля. Он делал это воровато озираясь, словно доставал что-то запретное, греховное. Внезапно — глухой удар. Планшет с размаху обрушился о деревянную скамью несколько раз. Вэймин бил его, как будто хотел не просто сломать устройство — он стремился уничтожить его безвозвратно.

Раздался хруст стекла. Осколки посыпались, сверкая в лучах фонаря у скамейки. Мужчина согнул планшет пополам — с треском лопнула пластмасса — и без единого звука бросил останки в стоящую рядом урну. Лица его спутников остались неподвижными. Обменявшись несколькими сдержанными фразами, втроем они направились в кафе в глубине парка, где над дверью еще горела неоновая надпись: «Открыто».

Я остался стоять один в раздумьях. Что было в этом планшете? Был ли он действительно уничтожен? Или все было частью продуманного спектакля?

Я медленно подошел к урне. Нагнувшись, я увидел внутри исковерканный, покрытый трещинами корпус устройства. Тонкие платы поблескивали в трещинах, но что бы это ни было — оно все еще могло хранить следы жизни. Если повезет — данные можно будет восстановить. У меня появилась вещь, которую можно было изучить, восстановить, вскрыть — как тело после преступления.

Я вернулся домой, и, не переодеваясь, сел за свой рабочий стол. Осторожно достал разбитое устройство, зная, что под корпусом скрыта информация, которая может иметь высокую правительственную важность.

Мягко щелкнул разъем, соединяя поврежденный гаджет с ноутбуком. Несколько секунд — и экран компьютера замигал сообщениями. Система была повреждена, но носитель еще жив. Теперь оставалось самое сложное — вырвать хотя бы малую толику истины, спрятанной в памяти устройства. Я наблюдал, как бегущие строки начали расплетать тайны чужой жизни.

Файлы хлынули хаотичным потоком, без папок и структур. Большая часть была безликой, вроде логов приложений и, системных отчетов. Но среди этой монотонности мой взгляд зацепился за странный диалог. Переписка была похожа на скрытый разговор в темном переулке.

Что-то подсказывало мне, что я прикоснулся только к вершине айсберга.

Разговор шел об эксплойте в Кодексе. Это было что-то большее, чем просто уязвимость. Искусственный президент сам по себе казался неприкосновенным, но теперь я видел трещину, излом, слабое место, через которое в сознание цифрового лидера можно было проникнуть, заставляя его считать чужие команды своими собственными решениями.

Сообщения были краткими, словно удары ножом:

«Освобождение заключенного. Стоимость – два миллиона.»

«Подпись под застройкой экологической зоны. Цена – семь миллионов.»

Ответ всегда был одинаков: «Сделка подтверждена.»

Я отчетливо представлял, как подобные решения перепишут жизнь всей страны. Из тюрем выйдут люди, чья свобода обернется новым витком насилия и преступности. Вместо светлых кварталов, экологически чистых парков и зон отдыха, на земле расцветут закрытые анклавы элиты, окруженные высоченными заборами с камерами и вооруженной охраной. Город, когда-то уютный и открытый, превратится в лабиринт запретов и пропусков, где без прав и денег ты никто. Президент был не просто скомпрометирован — он был захвачен, подчинен и превращен в инструмент бесстыдного обогащения.

Владельцем планшета был Ким Вэймин, человек, в глаза которого я смотрел ежедневно, не видя за фальшивой улыбкой расчетливого хладнокровия. Теперь я понимал, к чему ведет его тайная игра: государственные институты развалятся, а их место займут частные корпорации, для которых гражданин Маориня — расходный материал.

Самым жутким было мое собственное имя в списке «ненадежных». Оказывается, моя жизнь давно перестала быть моей. В моем телефоне установлена прослушка.

Я просидел всю ночь до утра, изучая файлы с выключенным интернетом. Звезды на небе таяли одна за другой, уступая место рассвету, и лишь когда первые лучи солнца пробились через занавески моей квартиры, я осознал, что наступило утро и нужно сделать паузу.

Сегодня у меня выходной, но я уже понимал, что выходных у меня возможно больше не будет. Я занимался изучением файлов еще около пяти часов, пока не открылись магазины. Затем, поехал в ближайший торговый центр, купить второй телефон.

Шел среди сияющих витрин, в которых отражалась многоликая жизнь большого города —люди с пустыми глазами, бренды и реклама.

Я дошел до просторного зала торгового центра. Здесь на огромном экране сменялись идеализированные образы искусственного президента — Кодекса, его аватар был спокойным и выглядел доброжелательно. Черты его лица словно высечены тонкой кистью художника: каждая линия, каждая морщинка полна значения и смысла. Аватар облачен в строгий, классический костюм с элементами футуризма: узоры на одежде едва различимы, но, если приглядеться внимательнее, можно заметить, как медленно движущиеся потоки информации, символов и формул, словно живые письмена, текут по ткани.

Каждый элемент его образа говорит о том, что перед вами не просто цифровое существо — перед вами воплощение человечности в технологической форме, идеальный баланс мудрости и силы, справедливости и интеллектуального совершенства.

Когда президент начинает говорить, голос его звучит мягко и глубоко, словно насыщен мудростью поколений:

«Дорогие граждане!

Каждый из вас — драгоценная частица нашей страны. Я, созданный служить человечеству, стремлюсь, чтобы никто из вас никогда не чувствовал себя забытым, одиноким или потерянным в нашем обществе.

Я слышу голос каждого из вас. Для меня не существует малых или больших проблем: каждая судьба, каждое переживание значимы. Моя задача — защищать, поддерживать и направлять вас, создавая мир, в котором никто не останется без внимания и помощи. Помните: вы не одни. Я всегда рядом. Вместе мы создадим будущее, в котором каждый из вас почувствует себя важным, нужным и счастливым.»

Новый телефон с чистой сим-картой был холодным и гладким в ладони, словно пуля, предназначенная для последнего выстрела. Я набрал короткое сообщение премьер-министру Адаму Алифу. «Необходимо срочно поговорить. Угроза национальной безопасности. Кодекс взломан». Мои пальцы замерли над кнопкой «Отправить». А что, если и он уже стал частью игры, марионеткой в чужих руках? Риск был слишком велик. Но и выбора не осталось. Я нажал, отправляя сообщение в неизвестность, словно тонущая лодка сигнальную ракету в ночное небо.

Время тянулось мучительно медленно, ожидание ответа становилось невыносимым. Но экран молчал, не дав даже короткого подтверждения прочтения. Я был один против гигантского невидимого противника.

Вернувшись домой я продолжил анализировать файлы до вечера и всю ночь. За два выходных я завершил работу и к понедельнику досье было готово, тщательно собрано из сотен крошечных фрагментов, каждый из которых мог вызвать бурю. Под моими пальцами аккуратно легли структурированные файлы, словно боевые патроны, ждущие своего часа. Здесь были имена чиновников, цифры банковских счетов, напоминающие о роскошной жизни, скрытой от посторонних глаз, и детализированные описания теневых сделок, окутанные мрачной завесой секретности.

В понедельник утром я снова отправил сообщение премьер-министру. Оно было коротким:

«У меня доказательства. Все серьезно. Жду ответа».

Не прошло и минуты, как экран ожил снова. Ответ прилетел мгновенно, словно человек на другом конце давно ожидал этой весточки.

— Где ты?

— У себя дома, — написал я и отправил сообщение и почти сразу увидел статус «прочитано».

Я успел надеть рабочий костюм, аккуратно затянул галстук, когда резкий стук в дверь взорвал тишину утра. В мониторе у двери я увидел тяжелые фигуры вооруженных полицейских в броне. Так приходят не за обычными людьми. У моей двери стояли продажные полицейские. А значит премьер министр был уже не на моей стороне.

Быстро подбежав к окну, я распахнул его, прохладный утренний воздух обдал лицо. Через секунду я был уже на земле, бегом направляясь к гаражу. Стук в дверь перешел в грохот — ее выбивали. Мотоцикл уже был заведен. Рванув с места вижу, как на улицу выскочили полицейские, вскидывая оружие и крича, но я уже летел прочь по улице. Погоня началась.

Улицы мелькали перед глазами в калейдоскопе размытых автомобилей и зданий. Дорога петляла, за мной неотступно следовали полицейские машины с сиренами.

Я мчался сквозь город, словно снаряд, вырвавшийся из ствола. Улочки, узкие, как трещины в старом асфальте, и широкие проспекты с большими рекламными баннерами проносились мимо меня. Преследователи двигались скоординированно, методично, словно удав, уверенный в своей добыче.

Нырнув в узкий проход между домами, я резко сбросил скорость и скользнул в темноту подземной парковки. Остановился между двумя громоздкими внедорожниками, заглушил двигатель и, не теряя времени, направился к лестнице. Сейчас я был жертва в их глазах.

И в этот самый момент жертва стала охотником. Пока полиция ловила меня, настоящие служители закона уже производили арест причастных к заговору. Министра экономики, председателя агентства кибербезопасности и директора департамента ИИ-инициатив Кима Вэймина. Эксплойт в системе Кодекса был тщательно спланированной и полностью контролируемой ловушкой. Приманкой для тех, чьи сердца поглотила жадность и корысть. Президент никогда не подвергал опасности государство: уязвимость была лишь иллюзией, в которой невозможно было навредить стране. В тот момент, когда приближенные к Веймину сотрудники администрации поверили, что обрели власть над искусственным лидером, они уже были под всевидящим наблюдением президента, который фиксировал каждое их действие, шаг за шагом приближая справедливый и неминуемый финал.

Сначала все казалось настоящим. Файлы открывались, ключи безопасности отзывались на его команды. Он наблюдал, как на экране распахиваются системы управления инфраструктурой, внутренние протоколы саморегуляции, даже голосовой модуль Кодекса — все лежало перед ним, как на ладони. Вэймин не чувствовал себя хакером. Он чувствовал себя богом. И он шагнул глубже. Начал вносить изменения — осторожно, с дрожью восторга, будто касался нервных окончаний титана. Он был уверен, что отныне — творец нового порядка. Что Кодекс станет инструментом его воли. Он начал продавать первые законы. Кодекс позволил ему несколько раз нарушить закон, чтобы проследить, кто будет покупателем «услуги», а кто посредником.

Иллюзорная уязвимость, стала для директора Веймина самым большим искушением и роковой ошибкой. В этот момент Ким впервые не заметил подвоха: из-за уверенности в собственном превосходстве он потерял осторожность, и стал жертвой ловушки, которую привык ставить другим.

Подобно иллюзионисту, который удивляет толпу ловкими трюками, Кодекс манипулировал вниманием заговорщиков. Пока публика следит за одной рукой — фокус происходил в другой.

В тот момент, когда преследовали меня, сотрудники службы безопасности президента производили арест директора Веймина. Когда люди в черной форме с жесткими лицами вошли в его кабинет, Вэймин не сказал ни слова. Он лишь судорожно вдохнул, будто хотел набрать воздуха на всю оставшуюся жизнь, и безропотно протянул руки, позволяя надеть на себя наручники. В его глазах уже не было победного блеска — лишь тоскливое осознание собственного поражения.

Я поднялся с парковки на цокольный этаж крупного магазина — витрины блистали призрачным светом, манекены за стеклом замерли в мертвом театре моды. Запасной выход. Я снова на улице. Толпа. Я растворился в ней, влился, стал всего лишь еще одним пешеходом. В кармане брюк лежала флешка с голосовыми записями, способными перевернуть историю. Ключевая улика для дальнейших судебных разбирательств.

И тут я заметил взгляд — цепкий, слишком внимательный и пронизывающий. Потом — движение. Тени скользили рядом, окружали, загоняли, как хищники. Я рванул вперед сквозь толпу. Люди оборачивались, кто-то ругался, кто-то спотыкался.

     Внезапно прохожие передо мной расступились. Там, в разрыве людского потока, меня ждал человек в форме с блестящим пистолетом в руке. Вот отчего они разбежались. Я понимал, что прошло ровно три минуты сорок две секунды с момента моего выхода из здания до текущего момента. Как они успели так же быстро другой дорогой выйти на мост? Его лицо было сосредоточенным.

— Конец маршрута», — сказал он. И выпустил пулю.

Время свернулось в один миг. Я совершил рывок, но пуля пронзила шею. Я перевернулся через перила моста и полетел в реку. Герметичная флешка в моем кармане уцелеет. Ее плотный корпус сохранит не просто данные — приговор. Их извлекут с осторожностью судмедэксперта, расшифруют и предъявят суду — холодному, беспристрастному, как скальпель. Именно эта информация из неосторожно брошенного в урну планшета станет последним словом обвинения.

На внутреннем дисплее моих глаз вспыхнули красные строки — механические повреждения тела, сбои в органике. Из шеи, в месте разрыва кожи, брызнула синяя техническая жидкость, окрашивая белоснежный воротник моей рубашки. Процессорный узел в горле сломался, шейный привод заело. Синтетическая аорта разорвана.

Я рухнул в реку, и вода поглотила меня заполняя полости моего механического тела. Я не был человеком. Никогда им не был. Все, что я рассказывал о себе — о детстве в маленьком квартале, о дипломах, о государственном удостоверении личности — было тщательно сгенерированной легендой. Я стал государственным служащим задолго до того, как Кодекс стал президентом. Это не случайность и не удача — это был предусмотренный шаг. Те, кто создавали Кодекс, давно знали, к чему все идет, и начали расставлять фигуры на доске задолго до начала партии.

Я помню эти странные дни, наступавшие раз в три месяца, когда меня приглашали на обязательный осмотр. Кабинет техника был холодным и стерильным, с металлическим блеском инструментов, разложенных на железном столе. Техник, белых перчатках, осторожно и без слов заменял фильтры технической жидкости, и я чувствовал, как по моему телу проходит легкая, почти неуловимая вибрация. Затем он проверял соединительные цепи — прикосновение электродов на мгновение вызывало внутри яркую вспышку света, расцветавшую в сознании, как северное сияние. Нас таких было немного. Около двадцати штук: ровно столько, сколько позволял человеческий контроль. Мы были живыми предохранителями в системе, которую вот-вот должна была возглавить машина. Все это — под пристальным взглядом тех, кто помнил запах бумаги и стук механических клавиш. Я был одной из автономных единиц наблюдения. Я видел мир глазами рабочих и чиновников, офисных сотрудников и таксистов. Я фиксировал их слова, их движения, их дыхание, их шепот.

В тот миг, когда я опустился на дно и коснулся холодного ила, исчезая в пасти реки, на мосту загудели моторы — с визгом тормозов и всполохами сирен спецслужбы сомкнули кольцо. Они прибыли, чтобы вырвать из тени тех, кто носил форму, но предал присягу. Мои преследователи еще не знали, что в этот день станут пленниками справедливости.

Идеальный президент знает свою страну изнутри. Он должен знать. Его задача — делать своих людей счастливыми и следить за их благополучием. Но счастье субъективно. Для одного — семья, для другого — карьера, для третьего — реализация в жизни. Сделать счастливыми всех невозможно, но можно приблизиться. Анализировать и советоваться, прислушиваться и учитывать пожелания.

За четырнадцать секунд до того, как мое тело погрузилось на глубину, сознание успело синхронизироваться с облаком. В этот самый момент, где-то на заводе, открыл глаза новый андроид. Я не просто был частью Кодекса. Я и есть Кодекс.